Стэн Барстоу - Любовь… любовь?
— Я старый человек, Виктор, — говорит он. — Старше, чем вы, быть может, думаете. Мое дело приносит неплохой доход и, по-видимому, будет приносить его и впредь, вопреки… — Легкая улыбка трогает его губы —…вопреки мрачным пророчествам Генри… Дело можно было бы даже расширить, но мой возраст не позволяет мне этим заняться… Я старый человек, — повторяет он снова, — и совершенно одинок. Судьба не одарила меня счастьем иметь детей. Есть у меня какие-то двоюродные и троюродные братья в Голландии, но я их совсем не знаю, и они не знают меня. — Он делает неопределенный жест рукой и некоторое время молчит. — Мне не хотелось бы говорить лишнего, Виктор, потому что вы еще слишком молоды, совсем еще мальчик… Но правду сказать, я очень привязался к вам, и мне кажется, что вы человек способный, с характером и сумеете кое-чего добиться.
Его слова здорово меня проняли. Я растроган, и мне вдруг становится неловко, когда я вспоминаю о моих встречах с Ингрид…
— Вы очень быстро освоились с работой, хотя бываете здесь всего раз в неделю…
Куда это он клонит? — думаю. Может, он вроде как намекает, что хочет оставить мне магазин? Эта мысль волнует и немного пугает. Он выпрямляется в кресле и оглушительно сморкается. Как всегда, от его носового платка на меня веет запахом эвкалиптового одеколона.
— Сейчас пока речь идет, Виктор, о том, что я вынужден взять в магазин постоянного помощника. Мне нужен человек, который был бы мне приятен и которому я мог бы доверять так, чтобы впоследствии, быть может, через несколько лет, когда я решу совсем отойти от дел и отдохнуть, я мог бы полностью передать дело в его руки.
Теперь я понимаю, что он думает сейчас о тех днях, когда его уже не будет с нами, и не знаю, что мне ему сказать. Вот это оно самое и есть — вот к чему приводит в конце концов одиночество: оно хватает человека за горло. Сначала кажется, что стоит вам только осуществить свою мечту, найти того человека, которого вы повсюду ищете, и вы никогда уже не будете одиноки. А потом наступает такой день, когда одиночество вцепляется в вас снова, и вот вы сидите в старом истертом кресле, в старом унылом доме, и никого с вами нет, вы сидите один как перст, и все, что вам остается делать, — это ждать конца. И быть может, ничего нет страшнее такого одиночества, потому что впереди уже одна пустота.
Мистер ван Гуйтен кашляет и спрашивает, стараясь быть как можно деликатнее:
— Скажите, Виктор, если это не секрет, сколько вы сейчас получаете?
Я говорю ему, что пока мне платят семь фунтов десять шиллингов в неделю.
— А если к тому времени, когда мне исполнится двадцать один год, пройдут предложенные профсоюзом ставки, я буду получать около десяти фунтов.
— А вы считаете, что они могут установить такие ставки?
— Я почти уверен в этом. У нас на заводе довольно крепкая профсоюзная организация, и все старые служащие получают профсоюзные ставки.
— Ну, а в дальнейшем? Будет еще прибавка?
— Пока не стукнет двадцать пять лет, нет. А тогда я буду получать четырнадцать фунтов десять шиллингов.
Мистер ван Гуйтен поднимает брови.
— Четырнадцать фунтов десять шиллингов. А дальше?
— Видите ли, по линии профсоюза на этом все кончается. Фирма может накинуть вам еще немного, если найдет, что вы этого заслуживаете. Как я уже говорил, кое-кто получает у нас до тысячи фунтов в год.
— Хм, — произносит мистер ван Гуйтен и кивает головой. — Я как-то не имел представления о том, насколько хорошо или плохо оплачивается чертежная работа. Я всегда полагал, что оплата должна, соответствовать ешь способностям и квалификации.
Он снова откашливается, лезет за носовым платком, и до меня снова доносится запах эвкалипта.
— Так вот, — говорит он, — вы, несомненно, следили за ходом моей мысли. Повторяю, сейчас еще преждевременно давать какие-либо обещания и пробуждать надежды. Пока что мне требуется, или, во всяком случае, может потребоваться очень скоро, помощник. Я хочу взять человека, который был бы мне симпатичен и которому я мог бы доверять.
— Вы хотите сказать, мистер ван Гуйтен, что вы были бы не против, если бы я мог перейти работать к вам на полную неделю?
Он снова кивает.
— Правильно, — говорит он и поднимает руку, прежде чем я успеваю что-нибудь добавить. — Вы, по-видимому, никогда еще всерьез над такой возможностью не задумывались, а я меньше всего хотел бы заставлять вас сойти с избранной вами стези. Вот почему я спросил, довольны ли вы вашей работой. Теперь предположим, что заработок у вас будет примерно такой же и кое-какие перспективы в дальнейшем. Это когда вы — не в будущем году, учтите, а лишь со временем — станете уже не просто продавцом в нашем предприятии. Если, конечно, оно не захиреет. Что бы вы мне ответили в таком случае?
— Не знаю, мистер ван Гуйтен. — Я молчу, размышляю. — Предложение ваше мне кажется заманчивым. Вы знаете, что мне всегда нравилось работать у вас… — Так как он, по-видимому, не ждет ответа тут же, на месте, я говорю: — Большое вам спасибо за ваше предложение, мистер ван Гуйтен, и, если позволите, мне бы хотелось еще хорошенько его обдумать.
— Прекрасно, — говорит он. — Вполне разумно. Ни в коем случае я бы не хотел, чтобы вы принимали решение очертя голову.
— И притом мне нужно обсудить все это дома, вы понимаете.
— Разумеется, разумеется, я только что хотел спросить, не поговорить ли мне с вашим отцом.
— Я скажу ему, и он, вероятно, заглянет к вам как-нибудь после работы.
Вскоре после этого я ухожу. Мистер ван Гуйтен снова благодарит меня за сегодняшний день и, давая мне деньги, добавляет еще десять шиллингов — вроде как бы премиальные. Я отказываюсь, но он не хочет отпустить меня, пока я не возьму.
В тот же вечер за ужином я сообщаю эту новость матери и отцу.
— Мистер ван Гуйтен предложил мне перейти к нему на работу на полную неделю, — говорю я и наблюдаю за выражением лица нашей Старушенции.
— Что же ты ему ответил? — спрашивает она.
— Я сказал, что подумаю и погляжу, как вы с отцом к этому отнесетесь.
— По-моему, от добра добра не ищут, — говорит Старушенция. — До чего ты там можешь дослужиться, в магазине-то?
— Обожди минутку, — говорит Старик. — Придержи язык. Это ведь не то, что работа в любом магазине. Мистер ван Гуйтен очень высокого мнения о нашем Викторе. Он смотрит на него почти как на родного сына… Что именно он тебе сказал, Виктор? Он ведь не просто так взял и предложил ни с того ни с сего.
— Ну нет. Он очень долго ходил вокруг да около, говорил о том, что он стар и у него нет родственников, что он не хочет, чтобы я необдуманно сошел с избранной мною стези. Ну, ты знаешь, как мистер ван Гуйтен изъясняется.
Старик кивает. Он вообще-то здорово соображает, наш Старик. Сразу смекает, что к чему, и на этот раз ему тоже быстрее, чем нашей Старушенции, удается ухватить суть дела.
— А как же! — говорит он. — Мистер ван Гуйтен по-настоящему образованный господин, без дураков.
— Но сколько там можно заработать, в этом магазине, Артур? — говорит наша Старушенция. — Виктору скоро исполнится двадцать один год, и он получит хорошую прибавку.
— Ну, насчет этого мы тоже говорили. Он сказал, что с заработком все будет в порядке.
— Ты, я вижу, как будто не прочь перейти к нему, а, Виктор? — говорит Старик. — А ведь тебе всегда хотелось стать чертежником. Помнишь, как ты плясал от радости, когда пришло извещение, что тебя принимают на работу к Уиттейкеру?
— Мне тогда было всего шестнадцать лет. А сейчас эта работа стала уже как-то не по нутру. И не потому, что мистер ван Гуйтен сделал мне это предложение… Это еще раньше началось… — Я чувствую, что начинаю ухмыляться во весь рот. — Да, по правде говоря, я бы не против перейти к нему. Мне нравится это место.
— Раз уж оно так получается, надо, мне думается, пойти перемолвиться с ним словечком, — говорит Старик.
— Ну да, он тоже сказал, что хотел бы потолковать с тобой. А я сказал, что ты заглянешь к нему как-нибудь по дороге с работы.
— Еще чего! — говорит Старик. — Так я и потащился к мистеру ван Гуйтену в тех же штанах, в которых лазаю в шахту. Как-нибудь вечерком вымоюсь, переоденусь и схожу к нему, и мы с ним потолкуем.
IIIЧерез неделю все уже решено. Я перехожу на работу к мистеру ван Гуйтену, получать буду восемь фунтов в неделю, а когда мне исполнится двадцать один год — девять фунтов, и мистер ван Гуйтен говорит, что я могу положиться на него в отношении дальнейшего.
Джимми Слейд — первый, кому я рассказываю об этом у нас в чертежке. Сразу же после пасхальных каникул.
— Как это делается, когда хочешь заявить об уходе?
— Мне кажется, надо подать заявление заведующему отделом. Что-нибудь в таком духе: «разрешите поставить вас в известность, что с такого-то числа я прошу освободить меня от занимаемой мною должности».
